Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1870 – 1874
Миша с тщательностью исследовал комнату, но ничего полезного для следствия не обнаружил.
Обыск в спальне тоже ничего не дал.
Деесперов с любопытством наблюдал за Жуковым.
Только одно привлекло внимание Миши, письмо от женщины, подписанное «Любящая Алина» и из него становилось ясно, что эта самая Алина питала к Цехановичу отнюдь не платонические чувства. Они были любовниками.
Прощаясь с Грушевским, Жуков вдруг остановился посредине комнаты и, повернувшись, спросил:
– Кто такая Алина?
Хозяин побледнел, пожевал губу.
– У меня есть дочь Алина?
– Где она сейчас?
– С какой целью вы проявляете к ней интерес?
– Следствие, – развёл руки в стороны Миша.
– Алина проживает в столице.
– Как часто она гостит у вас?
– каждые два месяца она приезжает на неделю– полторы.
– Цеханович знаком с Алиной?
– Да, – почти кричал Грушевский, – что вам надо от моей дочери?
– Ничего, – спокойным тоном говорил Жуков, – я лишь полюбопытствовал.
Грушевский ничего не сказал, только заиграл желваками.
– С одним неясным моментом я разобрался, теперь остальные, – тихо произнёс Миша в коляске.
– И с каким, разрешите поинтересоваться, – обратился к сыскному агенту Деесперов.
– С кровью в комнатах.
– Вы можете о ней рассказать?
– Да, и как она появилась.
– Это кровь Цехановича?
– Его.
– Значит, его, – Иван Александрович провёл рукою по горлу.
– Отнюдь, – рассмеялся Миша, – видели завязанную руку Грушевского, вот она и есть основная причина появления крови.
– Не понимаю, это кровь Грушевского или Цехановича?
– Когда Грушевский узнал, что его дочь Алина барит благосклонность Михаилу, он не выдержал и оставил следы кулаков на лице бедного помощника бухгалтера. Вот отсюда и кровь, вы же обратили внимание, как хозяин дома поглядывал на свою руку при упоминании Цехановича и как вскипел при упоминании дочери?
– Я не придал этому значения.
– Вот поэтому я – сыскной агент, а вы – чиновник при губернаторе, – улыбнулся Миша.
– Сложно всё, – встрепенулся Иван Александрович, – неужели Грушевский убил бухгалтерского помощника?
– О нет! – И ни на миг не задумываясь, произнёс. – Нет! Здесь дело глубже и серьёзнее.
– Что может быть серьёзнее преступления?
– Другое, скрытое первым.
– Этого мне не понять.
– Надо бы, съездить к матери бухгалтерского помощника. Где находится Игумеский уезд?
– Можно выехать и сегодня, но лучше бы с утра, – закинул удочку Деесперов.
– Можно и завтра, а сейчас к полицмейстеру, проверим журнал происшествий.
– Господин Фёдоров распорядился, как только вы появитесь, передать пакет, – полицейский протянул конверт Жукову, который с удивлением достал из него бумагу и прочёл, присвистнул.
– Дела.
– Что—то стряслось?
– Именно, в Минске, в банкирскую кантору господина Поллака пришёл неизвестный и обменял три из похищенных облигации на акции Виленского земельного банка.
– Когда?
– На следующий после исчезновения Цехановича день.
– Значит, объявился.
Не объявился, а нам преподнёс подарок в виде большого следа. Прежде, чем выедем в Минск, мне бы хотелось, чтобы вы раздобыли три фотографические карточки – Цехановича, Гмелина и Аладжалова.
– Вы думаете…
– Ничего я не думаю, – отрезал Миша.
Следующим утром Минск встретил сыскного агента Жукова и чиновника при полицмейстере Деесперова серыми дождевыми облаками, но на счастье обоих небо хранило от потоков воды.
В банк идти было рано, решили зайти в буфет.
Через час сидели в приёмной управляющего банком господина Поллака, он пригласил кассиров и служащих, которые показали на одну из трёх фотографических карточек.
Иван Алескандрович был крайне удивлён и не находился, что сказать. В адресном столе минский мещанин Михаил Сигизмундович Цеханович не числился. С тем и отбыли в Вильну.
Господина, на которого показали служащие Земельного банка Поллака, задержали, чтобы не смог сбежать. Телеграмма пришла вовремя.
На следующее утро Миша в камере допросов с интересом рассматривал господина.
– Неумно вы себя повели, господин Гмелин, неумно, – Жуков расхаживал по камере, ноги отекли после долгой дороги.
– Я не понимаю, – спокойным тоном возразил Александр Александрович, – ваших слов и тем более этого дикого ареста.
– Александр Александрович, мне не хочется с вами играть в кошки—мышки.
– Я…
Миша поднял руку, прерывая банковского чиновника.
– Вы сами навели на себя подозрение.
– Каким образом?
– Возводя напраслину на Цехановича, – Гмелин тяжело задышал, а Жуков продолжил, – поначалу я думал, что вы убили помощника бухгалтера, но потом отмёл в сторону собственное предположение, ибо оно по сути было неверным. Вы, вероятно, видели, как Цеханович из хранилища выносил облигации и решили воспользоваться случаем. Скорее всего, при обыске обнаружатся ценные бумаги.
– Я…
Миша вновь поднял руку.
– Не стоит усугублять свою вину, тем более, что в Минском Земельном Банке вас опознали по фотографической карточке трое служащих, о чём имеется соответствующие протоколы.
Гмелин обхватил руками голову и завыл волком.
– Что мне в жизни не везёт, выпал один случай и тот…
– Успокойтесь, Александр Александрович, вытьём дело не исправишь. Скажите, это вы оповестили Грушевского, что Цеханович соблазнил Алину?
– Да, я.
– С какой целью?
– Я знал, что между ними произойдёт драка и следы крови останутся в квартире Грушевского.
– Понятно, но вы же не знали, что Цеханович сбежит?
– Знал, я стал невольным свидетелем разговора, в котором Михаил сетовал, что хотел бы уехать к брату в Америку, но денег нет. Вот скоро достанет большую сумму, тогда и сделает шаг, меняющий судьбу.
– С кем он беседовал?
– С Алиной Грушевской.
– И она замешана в это дело?
– Не знаю.
– Где ценные бумаги?
– На моей квартире.
– Вы знаете, где сейчас Цеханович?
– Наверное, плывёт в Америку.
Судебный следователь Лапп внимательно выслушал о результатах, проведённого расследования.
– Вы уверены, что господина Цехановича, – Николай Васильевич помахал рукой, – уже нет в России?
– Возможно всё, но на его месте я бы, в самом деле, плыл на пароходе в далёкие края.
– Я не пойму, отчего он не взял в кладовой наличные деньги, а удовольствовался облигациями?
– Это самый простой ответ, Цеханович взял пятьдесят тысяч, вы представьте, какой должен быть пакет с такой суммой и сколько места занимает пять облигаций?
– Но ведь деньги и есть деньги, ими можно расплатиться повсюду, хоть здесь, хоть за границей?
– Верно, но аы забываете, что Цеханович был банковским служащим и ему известно, куда с большей прибылью «сбыть» облигации.
– Значит, сбежавший господин не доступен для нашего правосудия?
– Не совсем так, я должен вести дальнейшее расследование, чтобы отправить помощника бухгалтера в края не столь отдалённые.
– И каким, позвольте узнать способом?
– Мне предстоит отбыть в столицу.
– Следствие завершено?
– Отнюдь, предстоит самое трудное – найти Михаила Сигизмундовича Цехановича.
– И для этой цели есть ориентиры?
– Я бы выразился словами Путилина: «Кое—какие зацепки есть».
– Не смею вас задерживать. Письмо я обязательно направлю в Департамент Внутренних Дел, но будет у меня к вам, Михаил Силантьевич, просьба, не сочтите за труд, посвящать меня в обстоятельства дальнейшего расследования.
– Что ж, Миша, я могу выразить благодарность за проведённое в столь короткое время расследование, хотя, – Путилин сделал попытку добавить ложку дёгтя в триумфальное возвращение сыскного агента, – тебе подфартило с Минском.
– Нет, Иван Дмитрич, если бы не Земельный Банк, я всё равно вышел бы на след Гмелина.
– Каким образом?
– Во—первых, ложь, а во—вторых, я узнал бы у Грушевского, кто ему донёс на отношения дочери и Цехановича.
– Прямо таки донёс.
– Именно.
– Каковы твои дальнейшие действия по расследованию?
– Я установил, что дочь Грушевского Алина проживает в Толмазовом переулке в доме Фёдора Петровича Ильина.
– уже побывал там?
– Само собой и без вашего ведома оставил следить за Грушевской Лёву Шахова, чем чёрт не шутит, может, Цеханович в столице.
– Сомневаюсь, правильно сказал Гмелин, плывёт по морю, аки посуху.
– Он поддерживал отношения с Алиной не один год, любовь, привязанность, не знаю, может и иные чувства, но должен с ней связаться, то ли почтой, то ли телеграфом, то ли через кого—то постороннего.
– Пока не буду препятствовать, это только пока, так что смотри, Миша, чтобы Цеханович обязательно сидел передо мною, хотелось бы с ним переговорить.
